ДОВЕДЕТ ЛИ ЯЗЫК ДО КИЕВА?

С 1995 г. НИСЭПИ в своих исследованиях регулярно задавал вопрос о языке повседневного общения респондентов. Количество ответивших, что в повседневном общении они пользуются русским языком, колебалось на протяжении периода исследований от 37% до 47%, доля ответивших, что пользуются только белорусским языком, менялась от 2% до 7%, около половины опрошенных называли переходные формы – "белорусский и русский" и "смешанный (трасянка)".

Анализ данных исследований (См. Дракохруст Ю. "Белорусский национализм говорит по-русски". – "Белорусская деловая газета", 19 января 1998; Дракахруст Ю. "Жэнэўская канвэнцыя для вайны культураў". – АРХЭ, №3(32), 2004) показал, что вопреки распространенным представлениям именно русскоязычные в наибольшей степени, по сравнению с другими языковыми группами, привержены независимости Беларуси, ценностям экономической свободы и испытывают наименьшие симпатии к А. Лукашенко.

Эти данные и выводы вызывали критику ряда политиков и исследователей, в частности, высказывались возражения по поводу самого критерия измерения языковых предпочтений. По мнению наших критиков, вопрос о языке повседневного общения не совсем корректен, ибо в реальных условиях сегодняшней Беларуси белорусскоязычные нередко вынуждены, скажем, на работе говорить по-русски. Поэтому, считают наши критики, в ответах на вопрос о языке повседневного общения численность белорусскоязычных существенно занижается, что обесценивает и весь последующий анализ.

Чтобы выяснить степень справедливости этой критики, в ходе данного опроса НИСЭПИ задавал несколько иной вопрос о языковых предпочтениях (табл. 1).

В отношении языка общения в семье говорить о некоем принуждении – административном или социальном – не приходится. Именно в семье люди язык и усваивают, спутников жизни обычно выбирают не по принуждению, с учетом в том числе и культурной совместимости. Поскольку в вопросе о языке общения в семье были допустимы несколько вариантов ответа, данные табл. 40 следует дополнить данными о языковых "пересечениях": 13.7% опрошенных ответили, что говорят в семье только по-белорусски, 73.6% – только по-русски, 6.8% – по-белорусски и по-русски, 4.7% – только на ином (не на белорусском и не на русском) языке. Другие сочетания – на белорусском и ином, на русском и ином, на белорусском, русском и ином, "набрали" каждое менее чем по 0.5% и в дальнейшем не будут фигурировать в нашем рассмотрении.

Эти данные интересно сравнить с результатами, полученными Институтом социологии НАН Украины (Лопатин В. "Двуязычие в Украине: парадоксы и перспективы". – "Киевские ведомости", 14 ноября 2000 г.) (табл. 2).

О существовании социального принуждения в Беларуси свидетельствуют данные табл. 3. Опрошенным было предложено выбрать язык беседы с интервьюером.

Как видим, даже среди тех, кто разговаривает в семье только по-белорусски, примерно каждый второй захотел, чтобы интервьюер беседовал с ним на этом языке. В остальных языковых группах доли выбравших белорусский язык интервью гораздо меньшие. Обращает на себя внимание, что среди говорящих дома по-украински, по-польски и т.д. доля тех, кто предпочел говорить с интервьюером по-белорусски, больше, чем среди не только русскоязычных, но и среди тех, кто в семье говорит и по-белорусски и по-русски.

Можно признать частичную правоту наших критиков: социальное давление действительно существует; и при замене вопроса о языке повседневного общения на вопрос о языке общения в семье доля белорусскоязычных заметно возрастает. Однако и в этом случае эта доля составляет лишь пятую часть всех опрошенных, а без учета двуязычного домашнего общения – еще меньшую.

Некоторые сторонники белорусской национальной идеи интерпретируют языковое социальное принуждение как проявление ненависти "русскоязычной массы" к белорусской культуре и языку. На наш взгляд, говорить тут о ненависти неуместно, тем более что львиную долю этой "массы" составляют этнические белорусы. Вместе с тем в нашем исследовании нам удалось измерить степень если не ненависти, то, по крайней мере, действительно неприязненного отношения к белорусскому языку.

Все годы независимости в Беларуси велись споры о том, должен ли быть государственным один лишь белорусский или государственными должны быть два языка. Между тем выясняется, что в общественном сознании достаточно широко представлен третий, никем явно не формулируемый вариант (табл. 4).

Пожалуй, лишь эту группу приверженцев государственности только русского языка можно отнести к числу действительных недоброжелателей "белорусскости". Из следующей табл. 5 можно получить представление о том, как распределены приверженцы различных вариантов государственного статуса языков среди изучаемых нами языковых групп. Даже среди тех, кто в семье говорит только по-белорусски, приверженцы государственного двуязычия составляют почти половину, при этом даже в этой языковой группе их больше, чем сторонников государственности только белорусского языка. Вновь же стоит отметить, что говорящие дома не по-белорусски и не по-русски оказываются на другом месте после белорусскоязычных по степени приверженности белорусскому языку и его государственному статусу. С другой стороны, согласно табл. 5, желание лишить белорусский язык даже формально государственного статуса встречается не только среди русскоязычных, хотя среди них оно распространено в наибольшей степени.

Как языковые предпочтения связаны с ценностями экономической свободы? Ответ на этот вопрос отчасти дают данные табл. 6.

Как можно видеть, русскоязычным в наибольшей степени свойственен либеральный подход к проблеме приватизации: среди них наименьшая доля тех, кто отвергает приватизацию в принципе, и наибольшая – выступающих за продажу госпредприятий Беларуси согласно чисто рыночным принципам, так сказать, невзирая на лица. Среди них также самая высокая доля тех, кто выступает за приватизацию белорусских заводов и фабрик западными инвесторами. При этом российским инвесторам русскоязычные белорусы особого предпочтения не оказывают, по крайней мере, оказывают не в большей степени, чем их белорусскоязычные соотечественники.

Описание связи языковых предпочтений с некоторыми злободневными политическими сюжетами дают данные табл. 7.

Как видим, русскоязычные в наименьшей степени испытывают симпатии к существующей в стране политической системе. Подчеркнем, речь идет именно о степени симпатии: скажем, абсолютное количество проголосовавших на референдуме "за" среди них больше, чем проголосовавших "против", как и в других языковых группах, однако удельный вес проголосовавших "за" среди них – наименьший, а проголосовавших "против" – наибольший.

Наконец связь между языком домашнего общения и извечным белорусским выбором между Востоком и Западом описывается данными табл. 8.

По степени устремленности в Европу русскоязычные уступают только группе представителей национальных меньшинств. При этом стремление к тому, чтобы Беларусь объединилась с "родиной их языка", у русскоязычных не больше, а даже меньше, чем у белорусскоязычных.

Суммируя сказанное, получаем, что и замена вопроса о языке повседневного общения на вопрос о языке общения в семье не меняет сравнительные характеристики языковых групп, установленные ранее: русскоязычные оказываются в наибольшей степени (по крайней мере, в большей степени, чем белорусскоязычные) привержены ценностям экономической, политической и национальной свободы.

Разумеется, причина таких соотношений вовсе не в том, что сам по себе белорусский язык, белорусская культура в меньшей степени сочетаемы с этими ценностями. Несмотря на наличие образованных городских белорусскоязычных кругов, приверженных этим ценностям, основная масса белорусскоязычных – люди главным образом преклонного возраста, низкого образования, живущие в деревне и малых городах. Среди русскоязычных существенно выше доля горожан, высокообразованных людей, молодежи и эти социально-демографические факторы, а не сам по себе язык общения в семье, оказываются определяющими.

Однако этот перевес социально-демографических факторов над языковыми – специфически белорусское явление, отличающее Беларусь, скажем, от соседней Украины. Там существует достаточно тесная связь между языком и приверженностью европейским ценностям, что и показали недавние президентские выборы. Разумеется, за В. Ющенко проголосовало немало русскоязычных, а часть украиноязычных отдали свои голоса В. Януковичу, но все же, по крайней мере, большая часть говорящих по-украински предпочли лидера проевропейской оппозиции. Особенно жестко эта связь языка и политических предпочтений прослеживалась на "дальнем" западе и "дальнем" востоке Украины.

В Беларуси связь между языком и предпочитаемыми ценностями – иная, по существу противоположная той, которая существует на Украине. Неизвестно, как и когда в Беларуси произойдут перемены. Но можно с уверенностью сказать, что они будут происходить не совсем так, как сегодня на Украине, и вопреки известной пословице белорусский язык вряд ли доведет белорусов до Киева.